– Жарко было на английском.

– Да? А я, наоборот, замерзла. Еще этот перевод с пересказом!

– Значит, вместе потом пойдем пересдавать. – Он улыбнулся, отмечая про себя, что вроде бы как дурак себя не ведет, держится спокойно.

– Ты тоже не написал? – Юлька, казалось, искренне удивилась.

– Не-а, – мотнул головой Максим. – В мозгах какая-то каша.

– Погода поменялась.

Они шли по коридору. Мило беседовали. Словно буквально несколько минут в голове парня не творилось черт-те что.

Холодный дождевой душ не прошел даром, хотя, придя из школы, Юлька долго отмокала в горячей ванне, подливая кипяток, чтобы вода не остыла, потом пила обжигающий чай с малиновым вареньем и давилась разогретым в микроволновке молоком. Ночью сначала стало знобить, потом поднялась температура. Какая именно, не угадаешь. Понятно только, что высокая. Градусники девушка не любила с детства: ей казалось, что градусник обязательно разобьется, стекло вопьется в кожу, ртуть вытечет блестящими шариками и всех отравит.

Горло болело до невозможности. Глотать было трудно. Пришлось шлепать в комнату родителей и будить маму. Та легким поцелуем мазнула по лбу, ощупала лимфоузлы, заглянула в рот. Все быстро, на автомате. Потом, порывшись в домашней аптечке, всучила несколько таблеток и велела замотать шарфом шею. Под конец вынесла вердикт:

– В школу можешь не ходить. Справку я потом напишу – Зевнула, бухнулась на постель и заснула.

Ни сочувствия, ни жалости, голый профессионализм. Папа вообще не проснулся.

Юлька навертела себе кокон из одеяла. Сначала было холодно. Потом стало жарко. Каждая клеточка кожи истекала потом. Вместе с ним, представлялось, выходит болезнь, потравленная, ослабленная и затаившая злобу. Впитывается в пижаму, потом просачивается сквозь простыню, спускается в недра матраса, растекается там и впадает в анабиоз, чтобы в самый неожиданный момент опять проснуться, пустить корни и прорасти. И вновь опутать Юльку своей вредоносной паутиной.

Девушка откинула одеяло, принялась срывать постельное белье, раздеваться. Кинула все бесформенной кучей и, рухнула прямо на нагую постель, тут же провалилась в подобие сна, в котором заново проживала сегодняшний день, с вариантами и без.

Проснулась утром с ощущением, что и не спала. Но бельевая свалка на полу отсутствовала, значит, мама заглядывала и убрала. А Юлька даже не заметила.

Голова болела, но не сильно. Горло тоже. По телу растекалась слабость. Хотелось пить, но для этого надо было подняться, пойти на кухню, а вставать было неохота. Еще надо одеться. И постель застелить. Это ночью ей казалось совершенно естественным спать прямо на матрасе и укрываться одеялом без пододеяльника. Но ночь прошла.

Присела, досадуя на ватное тело и головокружение. Переборов себя, встала.

Видимо услышав ее шаги, в комнату заглянул папа. Юлька и забыла, что он до понедельника безработный, еле успела прикрыться бесформенной домашней футболкой, схваченной со стула.

– Как самочувствие? – поинтересовался шепотом.

Девушка неопределенно пожала плечами.

Потом папа, видимо сообразив, почему она застыла истуканом, исчез из поля видимости. Забрякал на кухне посудой, словно нарочно обозначая свое местонахождение.

Юлька натянула штаны, потом достала простыню и пододеяльник. Свои любимые, в мелкий сиреневый цветочек на белом фоне. Кинула их на край постели. Самые простые действия, а усталость навалилась, словно тысячу дел переделала. Присела передохнуть. Потом прилегла. И незаметно для себя снова заснула.

Проснулась от папиных прикосновений ко лбу.

– Юль, сон, конечно, лучшее лекарство. Но пора бы и таблетку выпить.

– Мм, – помотала головой и поморщилась.

– Надо. И бульон.

Представив бледно-желтую водичку с жирниками, Юлька едва справилась с тошнотой. Но спорить с родителями в некоторых случаях бесполезно.

Папа принес бульон в чашке и таблетки на блюдце. Поставил все на придвинутый к кровати журнальный столик.

– Бабушка звонила, – сообщил мимоходом.

– Ага, – просипела девушка.

– Спрашивала, ходила ты на собеседование в театральную студию или нет.

– Нет.

– А собиралась?

Папа, возможно, совершенно искренне проявлял интерес. Но у Юльки не было желания обсуждать свою жизнь. Состояние не то. И не особо верилось, что это делается искренне. То ничего не интересовало, то вдруг стало важным. Конечно, бабуле ведь надо что-то отвечать. К теще папа относился отстраненно-вежливо. Сам не обращался, но, если обращалась она, старался проявить внимание и понимание.

– Я посплю, пап. – Юлька с медвежьей грацией увильнула от ответа.

Но родитель не заметил уловки или не подал вида, что заметил. Просто кивнул и вышел из комнаты.

Прикрыв глаза, девушка медленно досчитала до ста. Даже если папа заглядывал снова, он наверняка решил, что дочь заснула. Юлька дотянулась до смартфона и кликнула на свою страничку. Грустный смайлик известил, что на странице обнаружена вредоносная активность и она заблокирована. Кошмар! Спам и вирус. Даже виртуально.

Набрав новый пароль, обошла блокировку. И увидела несколько сообщений: от Ромео – опять красивая строфа из «Ромео и Джульетты». От Максима: «Почему не пришла в школу?», от Катюхи – несколько ее фоток с Гальченко с соревнований и от Карины Арцеутовой – знак вопроса. Причем было непонятно, к чему он относится. Может, вообще случайно отправился? Решив не заострять на нем внимание, Юлька перечитала первое сообщение. И написала Ромео:

«Общаясь со мной, ты держишь перед собой томик Шекспира?»

Собеседника не было в Сети, моментального ответа можно было не ждать. Девушка наскоро объяснила Максиму причину своего отсутствия и отложила телефон.

* * *

В школе без Юльки казалось пусто. Максим даже поразился этому ощущению: вокруг уйма народа, все ведут себя, как обычно, по коридорам носятся первоклашки, на лестнице вообще не протиснешься, но остро не хватает одного-единственного человека. И ладно, если бы Юлька была душой компании или шутила со скоростью самозарядного пулемета. Нет. Самая обычная. Только ее эта обычность – теплая и настоящая. Потому что с искрометным шутником весело только на праздниках, а по жизни хочется идти рядом с кем-то, кто будет не только веселить.

Бродя неприкаянно по школьным коридорам, Максим старался не выдать своего внутреннего состояния. Легче стало только на репетиции. Карина принесла любительскую запись нескольких песен. Он тут же стал выстукивать ритм, воодушевленный тем, что все получается. Смелкову, как обычно, конечно, не понравилось. Но главное, сам Максим остался доволен. И, даже выходя из школы, напевал себе под нос новую песню: